— Кое-что начинаю понимать в этой истории, — кивнул Немнонов. — Ну, а вы-то, дорогой Гель Иванович, ни с того ни с сего и вдруг — в Индию?
— Завидуете путешественнику, да? — хитро спросил Громов. — А я рад: проблемы, волновавшие меня в молодости, не утратили всей остроты и поныне. Раз уж есть на свете Рэсси, надо посмотреть его в действии!.. А если говорить серьезно, то именно в Индии наиболее активны сонные стрелки. Международный Совет разделяет мои опасения: посланы экспедиции в места промысла стрелков, усилена охрана заповедников. И самое главное — должна быть кем-то создана теория, которая не только покажет всю лживость доводов фон Круга, но положительно решит проблему! Что вы на это скажете, Николай Николаевич?
— С удовольствием наблюдаю вашу юношескую задорность и потому не сомневаюсь в успехе. — Академик Немнонов встал. — А пока вы не улетели, нам надо решить очередное уравнение Громова — Немнонова.
И они стали ходить по комнате, говоря друг с другом на точном языке математики. В разговоре среди прочих строгих законов мелькало и уравнение Громова — Немнонова; оно произносилось обычным тоном, как самые простые слова, — ведь им давно уже пользовались ученые разных стран. Сейчас коллеги разрабатывали новую теорию. Если ее удастся доказать, мир еще больше откроется человеку.
— На чем мы остановились в прошлый раз?
С этими словами в восьмой «Б» вошел математик Таратар, и класс отозвался дружным смехом: «последний раз» был весной.
— От имени учителей и редколлегии стенной газеты «Программист-оптимист» поздравляю с началом новой жизни! — продолжал шутливо-серьезно старый друг программистов Таратар Таратарыч, и распушенная щеточка его усов подчеркивала торжественность момента. — По вашим лицам я вижу, что вы решили завоевать мир формулами и уравнениями. Похвальное намерение!
Новая жизнь, а для Сыроежкина — конец приключениям. Каникулы окончились, начинались трудные времена, а все были почему-то радостны возбуждены. Все, кроме Сыроежкина. Даже вынырнувший из толпы, обугленный до черноты Макар Гусев, который насмешливо приветствовал Сережку: «Это кто — Сыр Сырыч Сыроежкин или Электрон Электроныч Электроник?» — получил от него дружеский хлопок по спине.
— Все на месте. Не вижу одного Электроника, — сказал Таратар, оглядывая класс. — Если мне не изменяет память, на последнем уроке именно Электроник был назначен моим помощником — за выдающиеся успехи в математике.
— Он в Индии, — буркнул Сыроежкин, вызвав неудержимое веселье товарищей.
Усмехнулся и Таратар, дернув густыми усами, подумал: «Сколько в ребятах веселой энергии!»
— Чего тут смешного? — нахмурился Сыроежкин. — Я ведь русским языком сказал: он в Индии, выполняет важное задание. — И махнул рукой: разве все объяснишь!
— Хорошо. — Таратар привычным жестом успокоил класс. — Пока не вернется мой знаменитый ассистент, на эту неделю помощником назначается… — Он обвел взглядом загорелые лица. — Будет назначен тот, кто отличится сегодня!
И словно пробили невидимые склянки. Плавание в неведомое началось.
— Мы познакомимся с новейшей математикой и ее важнейшим разделом — теорией управляющих машин. Это могущественная теория, так как с ее идеями можно смело браться за изучение мозга, давать задания машинам, самим строить электронно-биологические системы…
«Рэсси! — подумал после этих слов учителя Сережа. — Где он сейчас, крылато-хвостатая система? Летит в далекую Индию? Или атакует новый отряд сонных стрелков? Теперь ничего не узнаешь про Рэсси — как там его успехи, пока не вернется Электроник».
— Итак, о формулах, — продолжал математик. — Лучше всего, на мой взгляд, о них сказал знаменитый Генрих Герц. Когда он узнал, что свет — лишь частный случай электромагнитных волн, открытых математиком Максвеллом, то заметил: «Нельзя избавиться от ощущения, что эти математические формулы имеют независимое существование и собственный разум, что они мудрее, чем мы; мудрее даже, чем их первооткрыватели; что мы получаем из них больше, чем в них было первоначально заложено…»
Сыроежкин поднял руку.
— Пожалуйста, Сыроежкин.
— Герц сказал правильно, но он был знаком только с первой частью работы современного программиста, — решительно заявил Сергей.
Гул удивления пролетел над партами. Сыроежкин поправляет Герца!
— Если на основе формул построить электронную модель, — спокойно пояснил Сергей, — она может дать неожиданные результаты.
— Ты что, агитируешь за монтажников? — ехидно бросил Вовка Корольков.
Класс насторожился: вечный спор между программистами, возникший вместе с рождением школы юных кибернетиков, спор о том, кто важнее для науки — теоретики или практики, учителя или конструкторы счетных машин, продолжался.
Сергей обернулся к соседу по парте.
— Сто лет назад, — спокойно ответил он Профессору, — сразу же после спуска на воду утонул вместе с экипажем английский броненосец «Кептен». Утонул только потому, что лорды адмиралтейства осмеяли опыты с моделью броненосца. Модель-игрушка переворачивалась даже при слабых волнах. А потом пошел ко дну и сам броненосец. И ты знаешь, Профессор, какая мемориальная доска висит в Лондоне?
Профессор, не ожидавший такого вопроса, молчал. Вокруг него была такая пустая тишина, точно он внезапно очутился на необитаемом острове.
И громом прозвучал голос учителя математики, цитировавшего первый исторический параграф устава современного кибернетика: